Первый показ электронного изображения

Радиолюбители и искусство

...В течение нескольких секунд экран напоминал круглое отверстие в бассейне, наполненном проточной водой, которая светилась изнутри. По экрану струился мерцающий ручей; на нем появлялась то мелкая рябь, то извилистые волны. И вдруг, в центре диска, словно выплыв из далеких темных глубин, стало вырисовываться черное колесо с шестью отчетливо видными спицами. Дэви взял микрофон, стоявший рядом с экраном, и что-то сказал Ван Эппу.

И тотчас колесо начало вращаться, сначала медленно, так что видно было, как движется каждая спица, потом вдруг с такой быстротой, что спицы слились в одно неясное пятно и уже невозможно было различить какие-либо детали, кроме очертания круга. Дэви опять сказал что-то в микрофон, и колесо завертелось медленнее, и снова стали видны спицы, бегущие то вправо, то влево, в зависимости от того, совпадали или не совпадали-скорости развертки и вращения. Наконец колесо совсем замедлило ход, и отчетливо выступили все спицы, хотя они ничуть не походили на настоящие и при движении как будто роняли черные капли. Дэви только дивился тому, как невероятно далеко они продвинулись вперёд со времени приезда в Чикаго. Он смотрел на грубое изображение, движущееся на экране, восхищаясь не Кеном, не собой, а тем удивительным соотношением неодушевленных сил, которое привело к чуду. Прибор был своего рода маленькой обособленной вселенной, без людей, без воздуха и света, где хаотические противодействующие силы были приведены в равновесие с точностью до десятимиллионной доли секунды. Пусть он сейчас примитивен по сравнению с тем, каким должен быть, – всё равно Дэви он казался изумительным достижением человеческой мысли. Он уже не был творением его иди Кена. Они внесли в работу много своего, но в тысячу раз больше унаследовали от своих предшественников; черное колесо, вертевшееся на зеленоватом диске экрана, как бы символизировало собою близкое осуществление того, о чём мечтали сотни людей на протяжении сотен лет.

Дэви взглянул на лица, белевшие в зеленоватой темноте. Эти люди никогда не видели ничего подобного, и он старался угадать, какие мысли скрываются за их молчанием. Они тоже были свидетелями свершившегося чуда, и Дэви неожиданно ощутил прилив теплого товарищеского чувства. Враждебность и взаимное недоверие растаяли бесследно. Глаза этих людей видели то же, что глаза Кена и его собственные, они все вместе заглянули в будущее и испытывали одинаковый восторженный трепет при виде творения человеческой мысли.

Кен откашлялся, встал и выключил прибор, потом зажег свет.

– Ну вот, – мягко произнес он.

Все молчали, переглядываясь между собой, посматривая на Констэбла, потом на Дуга, в ожидании, что кто-то найдет нужные слова; мечты Дэви в этой тишине вознеслись ещё выше, стали ещё сладостнее и горделивее. Вдруг чей-то голос вяло спросил:

– И это всё? – И к изумлению Дэви, никто не обратил этого человека в камень за святотатство.

– Что значит «всё»? – медленно спросил он, мгновенно бледнея. – Разве вы не понимаете, что вы сейчас видели?

– Разумеется, это очень интересно, – быстро вмешался Констэбл. – Без сомнения, все согласятся со мной, что это чрезвычайно интересно. Чрезвычайно. Мы просто хотим убедиться, что это всё, на чём мы должны основывать свое решение.

– Да, это всё, – сказал Дэви. – Могу только добавить: мы добились этого, начав буквально на пустом месте.

Он знал, что тон его слишком резок, но и не пытался смягчить его, потому что вовсе не стремился быть вежливым. Если они ничего не поняли, значит и не поймут.

– Нельзя ли сделать изображение менее расплывчатым? – спросил один из присутствующих.

– Нет, четкость неплохая, – заметил другой, – но почему такое искажение формы? Колесо было какое-то яйцеобразное.

Это был сигнал к бою. На Дэви посыпались вопросы, он отвечал быстро, нисколько не считаясь с тем, что его объяснения слишком для них сложны. «Раз вы инженеры, раз вы специалисты и намерены помогать усовершенствованию прибора, так извольте же, сволочи, подтянуться до уровня нашей работы, докажите, что вы её достойны!» Бурлившая в нем холодная злоба граничила с жаждой убийства. Копья вопросов летели в него со всех сторон, он подхватывал их и, бросая обратно, с такой сосредоточенной яростью старался поразить острием каждого спрашивающего, что прошли минуты, прежде чем он заметил отсутствие всякой поддержки со стороны Кена. Он с негодованием обернулся к брату и увидел, что тот смотрит на него неподвижным взглядом. «Что с тобой? – подумал Дэви. – Ты хочешь, чтобы мы потерпели поражение? Чтобы сделка не состоялась? Хочешь преподнести это в подарок Дугу? Так черт с тобой! К черту Дуга! К черту всё, кроме нашей работы!» С холодным блеском он отражал нападение своих мучителей, пока, наконец, буря не унялась: правление с большой неохотой сообщило, что оно согласно сохранить за собой право приобретения и финансировать работу ещё в течение года, но не больше, если только к концу этого срока прибор будет воспроизводить движения живых людей. Условие это граничило с презрительным отказом, ибо было явно невыполнимо, но Дэви слушал, не выказывая своего гнева и смятения. Он знал, что не в силах принудить правление финансировать их работу в течение более долгого срока. Очевидно, прибор просто не произвел на них должного впечатления...

Из книги М.Уилсона "Брат мой, враг мой"