Лето еще барахталось, пыталось яростно сопротивляться. После холодной, мутной ночи появлялось солнце, наполняя воздух теплом и лаской, но к полудню оно пряталось за серый морок, куда-то снова исчезая. Осень неотступно спускалась на землю. После половодья, принесшего столько бед всем, за знойное, жаркое лето Егорыч вместе с детьми, которые жили в городе, но приезжали каждый выходной, чтобы помочь отцу, успели отладить дом, баню, которая уплыла в соседский огород и, наконец, очередь дошла до гаража. Этого больше всего и боялся Егорыч.

В один из таких хмурых дней он услышал, как к его дому, сотрясая стекла в окнах, подъехал трактор.
- Давай, давай, заворачивай задом, сдавай потихоньку,- пытаясь перекрыть рев трактора, кричал старший сын Илья, открывая двери гаража.

Егорыч понял, что это конец, происходит то неизбежное, что должно было когда-нибудь произойти, но оттягивалось, откладывалось, будто продляя жизнь старику. Он вышел на крыльцо и медленно опустился на ступеньки, покрытые самоткаными дорожками. Внутри его что-то стыло, леденело, что-то противное и скользкое заползало в душу и ныло, ныло так, что подкашивались ноги, и неясно становилось в голове. У Егорыча отнимали то, чем жил он всю жизнь, что больше всего лелеял.
Слыл некогда в селе Егорыч мастером по ремонту телевизоров, да не простым, а виртуозом. Заведениев никаких не заканчивал, он дальше Новокузнецка-то нигде не бывал, а был просто самоучкой. Свято хранил он у себя в тумбочке рядом с конденсаторами, диодами и триодами толстенную книгу, завернутую в холщевую тряпку, где описывались разные схемы, лампы и прочее. Не раз ему попадало от жены за то, что прокоптил весь дом своим паяльником.

- Не набелисся избу на тебя. И когда только покой мне будет. Вон иди в баню, там и копти, сколько влезет. У всех мужья как мужья, а мне досталось недоразумение. Ходь бы прибыль какая от энтого занятия была, а то так, развлечение, - ворчала изо дня в день она, забывая о том, что телевизор у них никогда не ломался, и все сериалы она проглядывала регулярно.

Ремонтировал Егорыч только черно-белые телевизоры. А так как в селе оставались одни старики да старухи, его ремесло пользовалось раньше большим спросом. На поклон к нему шло все село. Ни с кого он мзды за ремонт не брал, если так, кто нальет рюмочку, другую и все. Но время текло. И напокупали сельчане цветных телевизоров, а в них Егорыч не смыслил, да и просто не хотел смыслить. Преклонялся он перед черно-белым изображением, как сын перед отцом. Всем, у кого отказывали старые телевизоры, и жалко было выкидывать на помойку, несли Егорычу, заранее зная, что там он пригодится. Никому они уже не были нужны, а Егорыч их жалел. Поглаживая деревянную полированную поверхность телевизора, он недоумевал: "Вот ить когда-нибудь и нас наши детки, также вышвырнут. Это ж изобретение, это ж машина, живое существо. Как же с ним так можно-то, а?" И принимался за ремонт. Глаза становились слабыми, переставая различать тонкие сплетения микросхем, а толстые очки уже не помогали, тогда Егорыч приспособил от старого фильмоскопа увеличитель. Привязал его на резинку, надевал на лоб и колдовал, колдовал, пока оживет это существо и заговорит. Но отремонтированное существо никому не было нужно, и уносил его Егорыч в гараж, где уже нагромождено их столько, что ставить было некуда. Рев трактора был для него неким предзнаменованием.

- Егорыч, ты пойми, не мог я отказать твоему сыну,- оправдывался тракторист Иван Лычаков, присевший рядом на ступеньки и доставая пачку "Примы". - Давай закурим, может тебе и полегшает.

Он понимал, что значит его приезд для Егорыча, поэтому чувствовал себя неловко и не знал, как загладить свою вину.
- Да не курю я. Ишо в Новый год бросил,- горестно ответил Егорыч.
- Как так бросил? Ты ж всю жись курил, сколь себя помню.
- Старуха исшипелась вся, избу закоптил паяльником. Дак што б поменьше копоти было, курить перестал. Думал, ворчать меньше станет.

- А с другого боку еслив поглядеть. Ну, на кой черт тебе столько телевизоров? Прямо кладбище целое, - немного воспрянул тракторист.- Аж четырнадцать штук насчитали щас с Ильей.

-Дурак ты. Хоть седой давно, а дурак. На кладбище покойники лежат. А энто живые, живые существа, как же вы не поймете. Вот ты заболеешь, бежишь в больницу. Подлечат тебя, и ты снова за свой трактор хватаешься и живешь. Так и телевизор. Сломался. Доктор ему нужен. Подлечи его, и снова он станет изображение показывать. А люди черствый народ. Сразу выкидать, на помойку. Вот щас маленько освободился бы от работы, промыл бы его каждого из пылесоса после половодья, просушил бы. И включай его хоть каждого, смотри, радуйся. Эх вы люди, люди…

-Ну, все готово. Загрузил в телегу все телевизоры,- крикнул Илья трактористу, заходя в ограду. Ну, батя, ты даешь. Накопил добра. Только добро твое никому теперь не нужно.
-Не обессуть, Егорыч. Время пройдет, Бог даст оклемаисся после седняшнего дня, - Иван бочком встал со ступенек и отправился заводить трактор.
- Двигай на помойку, что возле Кандышевской согры,- сказал Илья, усаживаясь в кабину рядом с трактористом.

В сердце у Егорыча что-то сжалось, на секунду ему показалось, что он провожает в последний путь близкого человека. Он понял, что время его ушло, как уходит молодость, и ее не вернешь, потому что это закон природы, понял свою ненужность и никчемность своего занятия. Тоска-змея заползла в душу и поселилась там на все оставшиеся годы Егорыча.
-Видать так надо, - подумалось мастеру.
Егорыч печально махнул рукой, задумчиво уставился в одну точку, и, не мигая, смотрел, как осенняя муха пыталась забраться в щель треснувшего бревна дома.

Вера Бычкова
http://news.cqham.ru/articles/detail.phtml?id=1080